Тамара Ляленкова: Мне кажется, что Пушкина начинаешь ценить уже повзрослев. Или требуется специальный проводник, который поможет молодому человеку войти в его творчество. Например, режиссер Дмитрий Крымов придумал проект "Своими словами" в расчете на детей 10-ти лет, и начинался он с Пушкина.
Дмитрий Крымов: Это не я придумал, это в книжке "Прогулки с Пушкиным" Синявского, где говорится про гениальное растрепывание русского языка. Он был зажатым: все как бы в мундирах ходили. А Пушкин взял, сделал какие-то надрезы, и вдруг оказалось, что руки могут двигаться свободно, и ходить удобно, и можно написать любовное письмо по-русски, пошутив, что, конечно, это не годится, потому что тогда дворяне писали любовные письма по-французски.
Заметьте, Пушкин, когда ухаживал за женой, сначала писал по-французски, а потом, когда женился, начал по-русски писать, причем, специально по-деревенски. Он этот язык поимел в высоком смысле слова и в низком тоже. Он его растрепал. Язык перестал быть девушкой на выданье. Он стал и гулящей тоже.
Вся натура языка вдруг раскрепостилась. "Евгений Онегин" - потрясающий этому пример. Он же начинает ниоткуда и кончает тоже, не дождавшись конца. Великое произведение, в общем, модернистской литературы. Просто треп. Конечно, мы уже привыкли, что это типа "наше все" и хотим в бронзу отлить по нашей привычке, по привычке вообще человечества, чтобы понимать – ага, в этом ящике! А это не в ящике, это живое молоко, которое все время выкипает.
Тамара Ляленкова: Дмитрий Крымов в своей постановке для детей, как принято говорить, младшего школьного возраста тоже шутит - уже умерший Пушкин кормит детей конфетами. В спектакле "Евгений Онегин".
Дмитрий Крымов: Мы начали специально не с дяди. Мы начали с театра. Ребята, вы знаете, что такое театр? Это, как пух, который летит, летит… Знаете, куда он в театре смотрел? Он смотрел на балерину. И мы начали выдумывать, мы позволили себе погулять с Пушкиным. А потом вспомнили – а мы про дядю не рассказали. Давай про дядю расскажем, они же про дядю не знают еще. И завели машину спектакля, как он завел механизм литературы.
Ведь Пушкин за всеми своими шутками ужасно серьезен. Если брать места, когда он вдруг задумывается, что, вот, ему 30 лет - он задумывается и забывает все: и Татьяну свою любимую, и Онегина, всех забывает, и Ленского. 30 лет! Ой, Боже мой! И начинает думать про себя. Вот сколько-то он подумал и спохватывается – а где Онегин? А, вот он! Абсолютная свобода. Еще если знать, что до него были Фонвизин и Карамзин, и Сумароков, а не Джойс, например.